Дарлинг повернулся к дому.
— Лучше поговорите с нами сейчас, капитан, — предупредил Мэннинг, — или позже вам придется разговаривать с законом.
Дарлинг остановился:
— С законом? Каким законом? Вам что, больше нечего делать, как только угрожать людям?
— Я никому не угрожаю, капитан, я просто констатирую факт.
— Хорошо. Давайте выкладывайте, что у вас есть, и идите своей дорогой.
— Может быть, мы... — Мэннинг указал на дом, — пройдем в дом и обсудим это как...
— Я не цивилизованный человек, мистер Мэннинг, я обозленный рыбак, которому до смерти надоело слушать, как мне говорят...
— Как хотите, капитан. Доктор Тэлли и я уже сделали вам то, что мы считаем щедрым предложением за вашу помощь. В свете последних событий, однако, мы готовы увеличить предложенную сумму.
— Господи, парень, неужели ты все еще не понимаешь, на что именно собираешься охотиться? Разве вы оба не знаете...
— Да, капитан, мы знаем. Но дело в том, что мы верим, что можем убить кальмара. Не мы двое и не вы один, а мы трое, все вместе.
— Убить его? Возможно, вам удастся увидеть его, но это будет последнее, что вы когда-либо увидите. Убить его? У вас нет ни малейшего шанса. Я не вижу, как можно справиться с этим зверем.
— Капитан, — начал Тэлли. — Позвольте мне...
— Замолчи, Герберт, — оборвал ученого Мэннинг. — Слова его не убедят. — Он снова повернулся к Дарлингу. — Окончательное предложение, капитан. Если вы вывезете нас для охоты на гигантского кальмара, я заплачу вам двести тысяч долларов. Если мы не найдем его, если он уже ушел из этих мест, если мы не сможем убить его, то эти деньги все равно ваши. Единственное обязательство с вашей стороны — по-честному предпринять попытку.
— Вы все еще думаете, что деньги могут достичь цели, — проговорил Дарлинг. — Однако это не так. Идите и напейтесь, если это поможет вам. Помолитесь за ваших детей, отдайте деньги на доброе дело в память о них. Это, по крайней мере, достойная трата.
Мэннинг посмотрел на Тэлли, и Дарлинг увидел, что ученый прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
— Это ваше последнее слово? — спросил Мэннинг.
— Первое, последнее... называйте как хотите.
— Я сожалею, капитан, вы не оставляете мне выбора. Вы нам нужны. Вы единственный человек, обладающий мастерством, знаниями и судном. Поэтому... — Мэннинг помолчал и затем продолжил. — Так вот: я должен заявить вам, что в течение десяти дней по окончании сегодняшнего дня вы должны вручить мне заверенный чек на двенадцать тысяч долларов. Если вы не выполните этого в срок, то вам предоставляется тридцать дней для вашего выезда и вывоза имущества из дома.
Дарлинг пристально посмотрел на Мэннинга, мысленно повторил сказанное и перевел взгляд на Тэлли, не поднимавшего глаз от земли.
— Одну минуту, — сказал Дарлинг. Наверно, он неправильно понял, это, должно быть, какая-то ошибка. — Я должен разобраться. Я отдаю вам двенадцать тысяч долларов за то, что не вывожу вас в море. Или вы вышибаете меня из дома.
— Правильно. Видите ли, капитан, я являюсь владельцем вашего дома... или, говоря точнее, я им стану очень скоро.
Дарлинг рассмеялся.
— Ага. Теперь еще скажите мне, что вы мой прапрадедушка и что вы построили этот дом в 1770 году. — И, отворачиваясь от них, добавил: — Вы, друзья мои, курите очень сильную травку.
— Капитан. — Мэннинг вынул из портфеля бумажную папку и протянул Дарлингу лист бумаги. — Прочтите это.
Бумага была составлена на юридическом языке и наполнена выражениями типа «с каковой целью» и «упомянутая сторона». Единственное, что смог понять в ней Дарлинг, — это название дома, его адрес, передача права на что-то Осборну Мэннингу и несколько цифр. Может быть, Шарлотта способна будет разобраться в этом.
— Мне нужны мои очки, — сказал Вип.
— О, пожалуйста. Но почему бы мне не рассказать вам суть дела? Ваша жена занимала деньги, используя дом как дополнительное обеспечение. Она почти на три месяца просрочила платежи и уже дважды получала уведомление, что стоит перед опасностью невыполнения обязательств. Я выкупил долговую расписку у кредитора. Через десять дней я лишу вас права выкупа этого долгового обязательства.
— Дерьмо собачье, — заявил Дарлинг, уставившись на документ. В этой бумаге не может быть упомянуто все это, потому что такое просто не могло произойти. — Клочок бумаги ничего не значит. Шарли не могла сделать ничего подобного. Никогда.
— Она это сделала, капитан.
— Дерьмо собачье, — повторил Дарлинг и повернулся к дому, сжимая бумагу в руках.
Шарлотта и Дейна сидели за кухонным столом.
Обтянутая сеткой дверь захлопнулась за Дарлингом, и он вошел в кухню.
— Вы не поверите, что этот...
Дарлинг умолк, когда увидел лица жены и дочери. Обе женщины перед его приходом плакали, а теперь, увидев его, начали плакать вновь.
— Нет, — пробормотал он. А потом спросил: — Почему?
— Потому что нам нужно было жить, Уильям.
— Мы и жили. У нас была еда, у нас было горючее.
— У нас была еда потому, что ее приносила Дейна. Как, ты думаешь, я должна была оплачивать электричество? Как я должна была платить налоги за дом? Как я должна была починить морозильную камеру, когда она испортилась и вся твоя наживка оттаяла? А трещина в цистерне... у нас не было бы воды. Наша страховка находилась на грани аннуляции. Они собирались отключить газ. — Шарлотта вытерла глаза и посмотрела на мужа. — На какие шиши, по-твоему, мы жили все эти месяцы?
— Но... Я хочу сказать... были же вещи, которые мы могли бы продать. Монеты...
— Я продала их. И масонскую бутылку, и кувшин Беллармина, и... все остальное. Больше ничего не осталось.